Прокопишин РККА писав:Подскажите добрые люди, у кого сейчас можно заказать форму кроме Сарычева(у него сукна нету)? думаю свой комплект лишним не будет)
Zoller41 писав:Общаюсь на одном форуме с товарищем из Литвы, вот мне выслал фото жетонов Лидского полка,а так же Кобринского171 п.п , Молодечненског 170 п.п. 43-я пех. дивизия (Вильна, 2-й арм. корпус).
Вот что пишет на мой вопрос по поводу жетона Лидского п.п не стандартной формы.:
"Есть у нас старый полигон под Оранами(Варена). Такой жетон был найден один, другие этого полка-стандартные. Жетоны 172 полка попадаются намного реже чем другие, 171 Кобринского поднято в количестве, как жетонов, так и полковиков."
Попросил его выложить фото на листе в клетку,что бы размеры было видно.
Здравствуйте, хочу показать фото своего прадеда (бойцов 172-ого Лидского пехотного полка), он крайний с права ( Андранович Иван Романович, 1890 года рождения), участвовал в Первой Мировой войне. Может быть у кого-нибудь есть информация о награжденных в годы ПМВ из рядов 172 Л.п.п.
Похоже все трое Лидцы. Фото довоенное 1911-1913 или самое начало 1914г. Шинели обр 1911/12гг с вшивными погонами как и положено на эти шинели.Инересный вариант ношения башлыка.Капюшон наружу а концы спрятаны под шинель.
Здравствуйте, может кто знает ( А ЛУЧШЕ ФОТО), какого цвета были просветы у офицеров (в частности у прапорщика) 172 Л.п.п., была ли шифровка на погоне. Читал, что цвет погон был светло синий. Прикрепляю фото (похоже, если изменить шифровку на 172).?
Неизвестный подвиг 9-й роты Лидского полка в годы Первой мировой войны
Дневник капитана Шмидта был написан от руки, простым карандашом и, скорее всего, в полевых условиях. И Александр несколько часов расшифровывал эти записи столетней давности, переписывая их слово в слово уже в свою тетрадь, давая возможность и нам открутить время назад…
(Стиль изложения капитана Шмидта сохранен.) «Ночь на 27 августа провели в окопах на укрепленной позиции под Фрейденталем. С утра над нами стали летать немецкие аэропланы, и около 11 часов немецкая артиллерия открыла безрезультатный огонь по окопам 10-й, 11-й и 12-й рот с большим перелетом. В 3 часа дня немцы ввели в дело тяжелую артиллерию, которая вскоре заставила прекратить огонь наших батарей. После чего весь пушечный огонь противника сосредоточился сначала на участке 1-го батальона. Вскоре я услышал в телефон на нашем наблюдательном пункте, как подполковник Екименко докладывал командиру полка, что 4-я рота ушла из окопа, а 3-я рота он не знает где и что он держится лишь с одним взводом. Таким образом, между тремя батальонами образовался прорыв. Сейчас же немцы перенесли сосредоточенный огонь шрапнелью, гранатами, бризантными снарядами и бомбами тяжелой артиллерии на наш участок, так что высота окуталась завесой дыма и пылью рвущихся снарядов. Блиндажи хорошо выдерживали даже гранаты, но бомбы тяжелой артиллерии выдержать не могли. К счастью, шесть этих снарядов не долетело до окопов, сделав около них саженные воронки.
Затем артиллерийский огонь противника опять стал последовательно сосредотачиваться на окопах 10-й, 11-й и 12-й рот. Особенно стала страдать 10-я рота, и подполковник Базаревич послал письменное приказание пулеметам занять позиции 10-й роты, но пулеметный подпрапорщик прислал доложить, что исполнить этого нельзя, вследствие обстреливания снарядами всего пути к 10-й роте. Телефонные провода, связывавшие нас со штабом полка, были два раза перебиты сразу в пяти местах, что заставило телефонщиков Крюкова, Соколова и Васицына под губительным огнем артиллерии сращивать провода.
Около 6 часов вечера с нашего наблюдательного пункта было замечено, как дрогнули остатки 10-й роты и одиночные люди стали покидать сровненные с землей окопы. Артиллерийский и ружейный огонь по мне усилился, и сейчас же начались потери убитыми и ранеными. Видя полную нашу беспомощность в огневой борьбе наших ружей с пушками противника (наша артиллерия давно молчала), немцы до того осмелели, что выступили густыми цепями во весь рост около окопов 11-й роты. Тогда я приказал пулемету открыть огонь по этой великолепной цели, и она в одну минуту была срезана нашим пулеметом. Немного раньше этого ко мне пришел командир 11-й роты штабс-капитан Гудков с винтовкой и сказал: «Что же мне теперь делать? Рота моя вся погибла». Я ему посоветовал покуда подождать и побыть у меня в роте. Он лег в цепь и открыл огонь из винтовки, поправляя прицелы у нижних чинов. Вслед за Гудковым прибежал поручик Мыслицкий, тоже с винтовкой, и подтвердил печальное известие, прибавив, что с 10-й ротой еще хуже, и тоже залег в цепь. Убыль в людях продолжалась. Здесь я получил известие, что подполковник Базаревич ранен и передает мне командование батальоном, а сам уходит.
Вскоре появился командир 12-й роты капитан Кабардинцев, отступавший с кучкой людей (человек 30), и заявил, что 10-я, 11-я и 12-я роты почти уничтожены и что пора уже уходить. После открытия мною пулеметного огня с целью прикрыть отступавших весь артиллерийский и ружейный огонь противника сосредоточился на моем участке. Вскоре от моей роты осталась лишь копошащаяся и отстреливающаяся змейка пушечного мяса при гробовом молчании нашей артиллерии. Обернувшись назад и увидев, что Кабардинцев не только не поддерживает меня огнем, но еще и не занял указанной мною высоты, я приказал начать отход звеньями с левого фланга. Пулемету же приказал прикрыть огнем отход 2-й полуроты и отходить с 1-й полуротой. В таком порядке я отходил, взяв направление к Регулевкену, обстреливаемый все время на протяжении пяти верст. Кроме того, осыпая блестками, нас преследовал немецкий аэроплан. Регулевкен оказался пуст, а сзади обнаружилось 7 брошенных нами пушек.
С наступлением темноты я стал втягиваться в лес, где встретил впередиидущего подполковника Базаревича в совершенно растрепанном состоянии и приказал двум солдатам вести его под руки. Вскоре на лесной поляне я встретил часть кобринцев и орудийные передки с зарядными ящиками, на один из которых посадил Базаревича, отказавшегося идти вследствие слабости. В таком составе прибыли в Лиссен, где подсчет оставшихся людей выяснил, что из 230 человек роты я привел лишь жалкие остатки в 52 человека. От третьего батальона осталось 173 человека!
Не успели выступить с ночлега, как полк, следуя в арьергарде, ввязался в бой с пехотой и пулеметами противника, потеряв несколько офицеров и нижних чинов убитыми и ранеными. Потом нас отвели в резерв и мы расположились у фольварка Ягелен, где полк, пулеметная команда и зарядные ящики попали под шрапнельный и гранатный огонь и опять потеряли много убитыми и ранеными, как людей, так и лошадей. Здесь наши войска при активном содействии пулеметов и полевой артиллерии сбили немцев с позиции и дальнейшее наступление прекратила темнота. Несмотря на этот очевидный успех, II корпусу приказано было отступить на Столупенен.
С утра опять начался бой. Мы стояли на позиции, пока прикрываемая нами артиллерия не ушла с позиции. После чего и мы ушли за ней, свернувшись в походную колонну. Темнота застигла нас на шоссе. Путь нашего отступления освещался немцами по обеим сторонам пожарами. При одной из многочисленных остановок с правой стороны шоссе, возле кладбища, были замечены перебегающие люди, очевидно из местных жителей, которые стали стрелять в колонну, тогда я приказал штабс-капитану Гудкову выбить с кладбища этих импровизированных стрелков, что он в течение 10 минут и исполнил. Таким образом, измученные и голодные остатки нашего полка не спали вторую ночь, находясь в беспрерывном движении двое суток.
31 августа сзади и слева колонна была атакована немцами и очутилась в огневых артиллерийских клещах. У Столупенена впередиидущие обозы попали под фланговый огонь тяжелой артиллерии. Вскоре наши войска, преследуемые пушечным огнем немцев, перешли границу и заняли позиции уже на нашей земле. Несмотря на то что нижние чины стали засыпать стоя, генерал-майор Беймельбург назначил наш полк в сторожевое охранение. В то время, когда я выехал вперед полка по дороге на Шаки, со стороны немцев вдруг открылась канонада по всей укрепляемой нами позиции. Неожиданно я увидел, что наша позиция также обстреливается с юга фланговым огнем немецкой батареи, которая стала атаковывать всю нашу позицию продольно. К ней присоединилась и тяжелая артиллерия. Начался общий отход войск. Наступившая темнота прекратила бой. Не видя друг друга, части перемешались и в таком положении стали отходить на Вильковышки. Никто не знал, куда надо идти.
Увидев, что вся дорога закупорена обозами, я решил отвести все, что осталось от полка, на ночлег в имение Поезеры. В 8 часов утра полевые караулы донесли мне, что за озером движется немецкая конница. Я вывел полк (от которого осталось 300 человек) и поставил его в выжидательном положении. До 9 часов я не получал никаких приказаний и решил самостоятельно идти на Вильковышки. Не успел я отойти и на полверсты, как немецкая полевая артиллерия открыла прицельный огонь по движущимся по шоссе обозам. Не заставила себя долго ждать и тяжелая немецкая артиллерия. Слева спешенная кавалерия также открыла огонь по злосчастному обозу с очевидным намерением атаковать его в конном строю. Тогда я решил выручить обоз, в котором уже началась паника от разрыва тяжелых снарядов.
Мы с подпоручиком Броневичем остановили около 150 человек и заняли высоту впереди, вправо от Вильковышек, открыв огонь по спешенной кавалерии, и заставили ее, таким образом, не только отказаться от намерения атаковать обоз, но и скрыться. Когда же все обозы ушли из Вильковышек, я продолжил отход к Вильковышским казармам. Не дойдя до железной дороги, мы нагнали находившийся в арьергарде 170-й полк, а также отходящую назад нашу конницу.
Таким образом, с 27 августа по 1 сентября остатки 3-го батальона Лидского полка не только участвовали в боях, но и находили запас доблестного мужества давать противнику надлежащий отпор, при постоянных дневных и ночных походах, без хлеба и сухарей в последние дни. По долгу службы считаю необходимым доложить о выдающихся боевых качествах штабс-капитана Гудкова и поручика Мыслицкого, самоотверженно выполнивших свой высокий долг до конца. Едва ли у немцев найдется часть, которая смогла бы устоять при данных условиях и обстановке, при потере до 4/5 личного состава. В этом бою геройски погибли оба моих младших офицера подпоручик Павлов и Войнич, подпрапорщики Ратчук и Ходосевич. В бою 27 августа 1914 г. 9-я рота Лидского полка, находясь 8 часов под беспрерывным огнем легкой и тяжелой артиллерии противника, при полном трехчасовом молчании наших пушек, заливая кровью открытую позицию для прикрытия отходивших остатков 3-го батальона и сама истекшая кровью, совершила подвиг, достойный быть вписанным в скрижали военной истории как пример упорнейшего сопротивления и героического самопожертвования».
Не знайшов чи була така інформацыя, про всяк випадок викладу тут
27 марта 1911 года полку даровано юбилейное знамя образца 1900 года. Кайма тёмно-зелёная, шитье золотое. Знамя имело навершие образца.1857 года, древко чёрное. На лицевой стороне знамени изображение. Спаса Нерукотворного. На обороте даты "1811-1911". На Александровской юбилейной ленте надписи: "1911 ГОДА" и "1811 г. ПЕНЗЕНСКIЙ ВНУТРЕННIЙ ГУБЕРНСКIЙ БАТАЛIОНЪ".
По материалам работы Т.Шевякова "Знамена и штандарты Русской армии в Великой войне (рукопись)"
Перунов Петр Александрович. 1893 г.р. Уроженец с.Тархово Чембарского уезда. Из семья священника. Участник Первой Мировой войны. Прапорщик 132-го Бендерского, затем поручик 172-го Лидского пехотных полков. Был ранен. Участник Белого движения на Восточном фронте. В 1920 году попал в плен. Дальнейшая судьба неизвестна. Фото из архива краеведа С.В.Зелева (г.Пенза).
По сведениям "Русского Слова", 28 ноября 1915 г. прапорщик Перунов Пётр Александрович прибыл на излечение после ранения в Пензу. Следовательно, это фото юнкера, пребывающего в городском отпуске (штык в ножнах), можно датировать не позднее лета 1915 г.